Выступление адвоката

Князь Г.И. Грузинский пригласил к своим детям гувернера Э.Ф. Шмидта. Спустя время глава семьи заподозрил, что у немца имеется любовная связь с его женой, Ольгой Николаевной. Князь немедленно уволил соперника, на что княжна заявила, что не намерена больше жить с ним, и потребовала отдать принадлежащее ей имущество. После того, как Ольга Николаевна поселилась в отведенной ей усадьбе, она забрала детей и пригласила к себе Э.Ф. Шмидта в качестве управляющего. Во время одной из встреч с детьми Г.И. Грузинский не выдержал присутствия бывшего гувернера и выстрелил в него из пистолета, убив насмерть.

Предварительным следствием действия князя Г.И. Грузинского были квалифицированы как умышленное убийство.

При рассмотрении дела Острогожским окружным судом 29-30 сентября 1883 года адвокат подсудимого Ф.Н. Плевако начал свою речь издалека. Он описал момент знакомства князя, прямого внука последнего грузинского царя Григория, с будущей женой, продавщицей кондитерской лавки О.Н. Фроловой. Мать Г.И. Грузинского была против такого мезальянса, но после рождения второго ребенка князь уже вопреки родительской воли вступил в брак. А чтобы родные не говорили, что его супруга не имеет ничего своего, подарил жене 30 000 руб., а позже купил на общее имя имение, заплатив за него все, что у него было.

Далее Ф.Н. Плевако повествует о жизни семьи после появления в ней гувернера. Г.И. Грузинский заболевает тифом, и, будучи в состоянии болезни, слышит разговор немца с женой. Адвокат подсудимого так описывает ситуацию: "Раз он слышит – больные так чутки – в соседней комнате разговор Шмидта и жены: они, по-видимому, перекоряются; но их ссора так странна: точно свои бранятся, а не чужие, то опять речи мирные... неудобные... Князь встает, собирает силы... идет, когда никто его не ожидал, когда думали, что он прикован к кровати... И что же. Милые бранятся – только тешатся: Шмидт и княгиня вместе, нехорошо вместе... Князь упал в обморок и всю ночь пролежал на полу. Застигнутые разбежались, даже не догадавшись послать помощь больному. Убить врага, уничтожить его князь не мог, он был слаб... Он только принял в открытое сердце несчастье, чтобы никогда с ним не знать разлуки".

С этого момента жизнь князя и княгини уже не могла быть прежней. Ольга Николаевна переехала в квартиру Э.Ф. Шмидта в ожидании, когда кончится постройка приготовляемого для нее домика. Ф.Н. Плевако обратил внимание присяжных на то, что чуя власть в руках, гувернер позволял себе оскорблять соперника, и новоиспеченные возлюбленные "на глазах всей дворни, всей слободы, всех соседей, на глазах детей, оставшихся у отца, они своим поведением не щадили ни чести князя, ни его терпения, ни его сердца".

Князь Мещерский выступил свидетелем по данному делу и показал, что в мае 1882 года княгиня уже жила в слободе, рядом с Э.Ф. Шмидтом, и последний держалcя как хозяин. По свидетельству старика управляющего, Карлсона, немец "ночью, неодетый ходил в спальню к княгине". Прокурор по делу настаивал, что Г.И. Грузинский не был честен с супругой до конца и имел роман с солдатской дочкой Феней. На это Ф.Н. Плевако отвечает, что нежные письма к Фене написаны князем в июле и августе 1882 года, тогда как расставание с женой произошло еще в 1881 году, весной, когда он узнал об измене. "Князь ограничился легкой связью, а не женитьбой. Благодаря гласному нарушению супружеской верности со стороны княгини, он мог бы развестись. Но жениться – значит привести в дом мачеху к семи детям. Уж коли родная мать оказалась плохой, меньше надежды на чужую. В тайнике души князя, может быть, живет мысль о прощении, когда пройдет страсть жены; может быть, живет вера в возможность возвращения детям их матери, хоть далеко, после, потом... Он невольный грешник, он не вправе для своего личного счастья, для ласки и тепла семейного очага играть судьбой детей. Так он думает и так ломает жизнь свою для тех, кого любит...", – рассуждает Ф.Н. Плевако.

Княгиня забирает двух дочерей, Лизу и Тамару, и увозит их с собой. Она сразу же заявляет супругу, что теперь ему необходимо присылать по 100 руб. на содержание детей, на что тот отвечает, что их состояния равны, в то время как он содержит всех сыновей и дочерей и ему не к чему платить, когда дочери могут жить с ним.

Спустя некоторое время Г.И. Грузинский уезжает по делам в Питер, а вернувшись, узнает, что Ольга Николаевна отъехала, а детей оставила под присмотром Э.Ф. Шмидта. Это потрясло князя: "Как, он, отец, живет тут, рядом, у него все, что нужно детям, он – они знают – любит и хочет иметь детей у себя; он мог уступить их матери, а теперь мать, уезжая, оставляет их с чужим человеком, с разлучником". Г.И. Грузинский немедленно забрал дочерей у управляющего, а вот детское белье, хранившееся в доме княгини, не получил. Все вежливые просьбы и записки князя встретили отказ. Бывший гувернер согласился прислать пару детских рубашек и штанишек только за залог в 300 руб. "Прихлебатель, наемный любовник становится между отцом и детьми и смеет обзывать его человеком, способным истратить детское белье, заботится о детях и требует с отца 300 руб. залогу. Не только у отца, которому это сказано, – у постороннего, который про это слышит, встают дыбом волосы!", – негодует Ф.Н. Плевако.

Так описывает дальнейшее развитие событий адвокат Г.И. Грузинского: "Утром в воскресенье князь проснулся и пошел будить детей, чтобы ехать с ними к обедне. Нина, беленькая, чистенькая, протянула к нему руки и приветливо улыбнулась. Потянулись и Тамара с Лизой; но, взглянув на их измятые, грязные рубашонки, князь побледнел, взволновался: они напомнили ему издевательство Шмидта, они дали детским глазкам иное выражение: отчего, папа, Нина опрятна, а мы – нет. Отчего ты не привезешь нам чистого. Разве ты боишься его. Сжалось сердце у отца. Отвернулся он от этих говорящих глазок и – чего не сделает отцовская любовь – вышел в сени, сел в приготовленный ему для поездки экипаж и поехал... поехал просить у своего соперника, снося позор и унижение, рубашонок для детей своих".

Свидетели произошедшего рассказали, что видели, как Э.Ф. Шмидт укреплял свое жилище: заряжал револьвер, переменял пистоны на ружье, взводил курки. Ф.Н. Плевако был убежден, что князя ждала засада: "Если Шмидт заряжал ружье из трусости и боязни за свою целость, то вероятнее, что он не стал бы рисковать собой из-за пары детского белья, он бы выдал его. Если Шмидт не хотел этой встречи, но не хотел также выдавать и белья по личным своим соображениям, то он, не выдавая белья, ограничился бы ссылкой на волю княгини, на свое служебное положение, словом, на законные основания, а не оскорблял бы князя словами и запиской, возбуждая тем его на объяснение, на встречу. Если Шмидт охранял только свою персону от князя, а не задумал расправы, он бы рад был, чтобы встреча произошла при народе". Таким образом, все говорило о том, что новый управляющий нарочно заманил Г.И. Грузинского, чтобы заставить его первым применить насилие, а потом стрелять, опираясь на закон необходимости.

Отца в усадьбу не пускают. Мало того, бывший гувернер осыпает князя ругательствами: "Пусть подлец уходит! Не смей стучать, это мой дом! Убирайся, я стрелять буду".

Знал Э.Ф. Шмидт об этом или нет, но в обычае Г.И. Грузинского было носить с собой пистолет. Не выдержав нанесенных ему оскорблений, он разбивает стекло и стреляет в Э.Ф. Шмидта. Немец бежит к парадному крыльцу — князь видит это в окно, но разглядеть, вооружен он или нет, не представляется возможным. Князь бежит к тому же крыльцу, соперники встречаются, управляющий от боли припадает к земле, но сейчас же вскакивает и мчится в комнаты.

"В это-то едва уловимое мгновение, когда гнев, ужас, выстрел, кровь опьянили сознание князя, он в том скоропреходящем умоисступлении, которое в такие минуты естественно, еще не помня себя, под влиянием тех же ощущений, которые вызвали первый выстрел, конвульсивно нажимает револьвер и производит следующих два выстрела: положение трупа навзничь, и не ничком, ногами к выходу, головой к гостиной, показывали, что Шмидт не бежал от князя, и он стрелял не в спасающегося врага. При этом припомните, что ружье и пистолет оказались не там, где лежали утром, то есть не в спальне княгини, а уже на столе в гостиной, – тогда будет не невероятно объяснение князя, что Шмидт выронил пистолет из рук, и уже после перенесения Шмидта в комнату, во избежание несчастного выстрела, ружье было освобождено от пистонов, а револьвер поднят с полу", – описывает трагедию адвокат.

Так Ф.Н. Плевако представил участникам процесса всю картину произошедшего, а затем обратился к присяжным с такими словами: "О, как бы я был счастлив, если бы, измерив и сравнив своим собственным разумением силу его [Г.И. Грузинского. – Ред.] терпения и борьбу с собой, и силу гнета над ним возмущающих душу картин его семейного несчастья, вы признали, что ему нельзя вменить в вину взводимое обвинение, а защитник его – кругом виноват в недостаточном умении выполнить принятую на себя задачу...". 

30 сентября 1883 г. присяжные вынесли оправдательный вердикт в отношении князя Г.И. Грузинского, признав, что преступление было совершено им в состоянии умоисступления.